Она вышла на сцену клуба «Zал Ожидания» в Санкт-Петербурге в один из завершающих дней зимы, чтобы громко сказать – с ее последней встречи с питерцами в октябре у нее изменилось все!
Собственно, то, как и в чем она вышла, уже искусство, искусство модернистское, нездешнее. Платье матовое, ненавязчиво серое, так по-зимнему, широкое – вольнолюбивое, косы такие предновогодние, так ее украшающие, кольца с символикой, руки тонкие — олицетворение цветаевской «вольноотпущенницы» во плоти.
В том, что Полозкова – поэт, сомневаться не приходится. Она говорит о себе: я работаю с текстами. И это вызывает уважение – «поэты» о себе не говорят (идет разве что Есенину!) Она – эдакий «Бродский в юбке» современности, она словом не ласкает слух, но бьет наотмашь. А потом ещё добивает четырехэтажной сложнопостановочной метафорой – так, что оглушенный стоишь еще этак минут «-дцать», а оно в тебе расчленяется, сцепляется, переваривается, усваивается с переменным успехом… Её стихи — подарок филологам, поэзия из той, что – анализировать вусмерть.
Парадокс творчества Полозковой в присутствии простоты в сложном, открытого – в тайном. Мысль простая настолько, что оглушает от неожиданности услышать ее, в столь красивой, хоть порой и непростой облицовке. Сумей, разгляди. Голос её эту простоту выдает – он не одноинтонационный, нет, – хотя может быть, отчасти – но умело разбавлен музыкой. А ребята играли славно – косячили, конечно, куда без этого? Но мило. Она талантливо журила, талантливо теребила челку басисту, шутила экспромтом – не менее хлестко, чем в выверенных стихах своих, где явно – «труд… непосильный и очень жестокий».
Можно подумать: как это, поэзия в клубе? Так не бывает. Народ ропщет: цену мол заломила… Ясно же, стихи для нее – товар, способ заработка… Вероятно, в этом присутствует зерно правды. Но первые строки – и стало ясно, эта поэзия – не для камерных залов, тесного кружка друзей с подругами, курящими фимиам. Это же – почти лозунги, часто манифесты, здесь на цитаты разбирать, скандировать, вторить. Вера — не для всех. Она настолько не для всех, что на публику, забившую «Zал Ожидания» до отказа я порой смотрю с удивлением: зачем вы здесь? Но кто-то пришел смотреть на лицо – кстати, внешность у Веры не поэтическая. Она похожа скорей на актрису, что сыграла бы помещицу в постановках по Фонвизину. Выходит – а ты смотришь в ее эти крупные, грубые, на первый взгляд, черты лица, словно нанесенные резкими мазками гуаши. А потом она начинает читать… Сначала лукаво приветственно меняется форма губ, а потом зажигается взгляд. Необъяснимая теплота глаз, сестринская – и глаз опять-таки на первый взгляд грубых.
Это решающий фактор в опущении моих рук дабы возвести какую-то критику относительно этой творческой единицы. Я даже имен не назову в наше время, возможных противопоставить ее умению варьировать нашим великим и могучим. Да что там противопоставить – но и поставить в один ряд. Разве что не через запятую, а после восклицательного. «Вера – но в стихах звучит красиво – Полозкова», — как пошутил некий ее друг по поводу потенциальной надписи на афише.
Она вела с публикой диалог – и это выходило также поэтично, инопланетно. Порой скатывалась на пафос. Это сближает с простыми смертными. Очень полезно атрофироваться от образа, который, как правило, влюбляет, являясь талантом большой величины, и сконцентрироваться на личности и искусстве как таковом. Полозкова превращает в искусство всё: от случайно брошенной фразы – своей или какого-то друга до нехитрых телодвижений в такт аккомпанирующей ей музыки. Она гармонична с собой – и гадаешь, результат это неимоверных усилий и физических-моральных затрат или же крепкий длительный божий поцелуй.
Синтез ее поэзии с мелодикой трех интересных фактурных юношей – находка удачная. Казалось бы, не новаторская – но Полозкова здесь круто развернулась. Что собственно, свойственно ей – широта, зрелость и окончательная доработка во всем. И слияние состоялось – без видимых помех, даже технических.
Она привезла новинки, она декларировала контрастно и без запинки. Неожиданностей не случилось. Ее истории, легкие, но образно наглядные – вполне закономерный плод фонтанирующего поэтического дара. Она не задерживалась с выходом (10 минут нам, бывалым, мелочь) и с возвращением на «бис» не задерживалась. «Моя жизнь лишилась интриг, когда в характере появилась дурацкая черта – меня не надо долго уговаривать», – говорит она спокойно, улыбается. И это снова рушит дистанцию, но лишь на первый взгляд. С Полозковой все гораздо интереснее, чем с теми, чьи действия на сцене – выверенный, манипулирующий аудиторией ход. Потому что настоящая близость с ее стороны – иллюзия. О нее обожжешься стоит прикоснуться – она слишком не для всех. И следствием такого ожога будет ее неподдельная незаурядность и острота ума, ее начитанность.
Приводить ее тексты, дробить на цитаты в пространстве этого репортажа смысла нет. Она не навязывает свое искусство – да, она его продает. Но избирательно. И все же, можно вспомнить слова из ее стихотворения, которые смогут стать отличным рефреном вечеру 28 декабря в клубе «Zал Ожидания»: «Дремучая старость года – но пахнет Пасхой, а вовсе не Рождеством…».
Комментарии